Пребывавший в глубокой скорби Игнатий напрасно пытался «молить преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов и весь освященный собор», дабы исполнить последнее «духовное приказание» Иоакима. Архимандриту ответили попросту, что любовь к почившему патриарху не позволяет архиереям разлучиться с ним и не видеть постоянно его гроба. Тело Иоакима было положено в ряд с остальными патриархами, подле патриарха Питирима. Столь же хладнокровно была проигнорирована мысль о выделении Иоакима из ряда патриархов путем канонизации. Этот вопрос даже не рассматривался.
И тем не менее Игнатий Римский–Корсаков, пережив и перескорбев потерю друга–архипастыря и удары судьбы, был удовлетворен. «Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения!» — писал он Афанасию Холмогорскому словами апостола Павла. На патриарший престол избран и поставлен Адриан: «и так Церковь святая с чадами своими православными возвеселится и всегда веселится радостью великою, сладкоучительным и красногласным вещанием его, противники же латиномудрствующие посрамились, яко не сбылось злое намерение их!»
Радость Игнатия и, судя по его словам, Афанасия Холмогорского со иными пастырями нуждается в осмыслении. Почему одно лишь восшествие на патриарший престол митрополита Казанского и Свияжского покрыло все их огорчения, когда Адриан давно и явно рассматривался прямым преемником Иоакима?!
Происхождение и даже год рождения Адриана (в миру Андрея) точно неизвестны [493]. Нет известий и о жизни его до пострижения. Мы знаем только, что чудовский иеромонах Адриан был выдвинут Иоакимом в архимандриты этой патриаршей обители и за девять лет (1678—1686) хорошо зарекомендовал себя на посту, издавна служившем ступенью к архипастырскому престолу. Под руководством Адриана был возведен собор Благовещения пресвятая Богородицы, а весь монастырь с палатами, трапезами и монастырскими службами перестроен по плану и на средства царя Федора Алексеевича (1680—1686) [494].
В соответствии с желаниями юного царя–реформатора, разделявшимися далеко не всеми архиереями, Адриан предпринял строгие меры по охране иноческих обетов. В специально построенной палате он завел общую трапезу. В монастырском храме для мужчин и женщин были устроены отдельные места, к которым вели раздельные входы. Более того, в одном из самых популярных и посещаемых московских монастырей архимандрит три дня в неделю — в понедельник, среду и пятницу — ввел дни закрытых дверей (в буквальном смысле запирая ворота).
Кончина государя надолго прервала тихую жизнь Чудова монастыря, оказавшегося в центре кровавых событий. Во время Московского восстания Адриан стойко переносил невзгоды, оставаясь, хотя бы в силу должности, возле патриарха. На его глазах в мае 1682 г. восставшие стрельцы и солдаты обшаривали монастырь в поисках «изменников–бояр и думных людей», вырубали двери в патриаршие палаты, а патриаршего дворецкого «по веревке в окно метали не однова, и вис на веревке» [495].
17 мая Чудовскому архимандриту пришлось сыграть главную роль в насильственном пострижении боярина Кирилла Полуэктовича Нарышкина, отца царицы Натальи (матери Петра). Постриг был для боярина спасением от неминуемого убиения восставшими, исключительно «ради величайшего прошения и горьких слез» юной царицы [496]. Любопытно, что 17 марта 1690 г. умирающий Иоаким в присутствии Адриана простил боярину Кириллу самовольное сложение с себя монашеского одеяния и обетов и даже разрешил ему «сожительство супружное» [497].
В накативших летом 1682 г. волнах раскольничьего бунта Адриан стоял рядом с Иоакимом, хотя и не отличился, подобно архиепископу Афанасию, особым рвением. А осенью он исполнил роль связного между засевшим в Троице–Сергиевом монастыре царским двором и оставшимся в своей резиденции патриархом, через которого царевна Софья вела переговоры с восставшими москвичами. Дорога между враждебными станами считалась весьма опасной. Однако Адриан дважды, 19 сентября и 3 октября, приезжал в Троицу с грамотами Иоакима о ходе переговоров — и затем отвозил в Москву распоряжения, которые немало способствовали умиротворению в столице [498].
Правительство регентши Софьи не противилось, когда патриарх Иоаким решил продвинуть своего помощника. 21—26 марта 1686 г. архимандрит Адриан был хиротонисан на митрополию Казанскую и Свияжскую и уже 28 июля прибыл в епархию [499]. За четыре с половиной года, насколько известно, митрополит обогатил своими вкладами Казанский Благовещенский собор и написал против староверов книгу «О древнем предании св. Апостол и св. Отец, како подобает всякому православному христианину на знамение креста и на лице своем руки своея персты и кия слагати, и како на себе оный (крест) изображати» [500].
Во время последней болезни Иоакима Казанский митрополит был уже в столице и, судя по документам патриаршего Казенного приказа, именно он, а не митрополит Сарский и Подонский Евфимий, управлял делами Церкви [501]. При прощании с Иоакимом Адриан неизменно был первым в ряду архиереев. Когда умирающий патриарх собрался с силами и сам себя помазал святым елеем, под руку его «поддерживал вселюбезно ученик его Адриан митрополит Казанский». Он почти последним читал перед умирающим Евангелие и, узрев угасание дыхания патриарха, велел держать перед очами его крест, а сам кропил Иоакима святой водой.
По мнению Игнатия Римского–Корсакова, было общепризнано, что именно Адриана видел патриарх Иоаким своим преемником. Рассказывали, что однажды митрополит Казанский и Свияжский, посетив вместе с Иоакимом ризницу, попросил дать ему из патриархии особенно понравившийся архиерейский посох. Иоаким не только не отказал своему любимцу, но, благословляя митрополита посохом, предрек Адриану сан патриарха. И тем не менее перед возведением воспитанника Иоакима на престол произошла, по словам Игнатия, «некая распря .
Об остром споре из–за кандидатуры нового патриарха рассказывает в своем Дневнике Петр Иванович Гордон [502], профессиональный военный древнего шотландского рода, поступивший на русскую службу в чине майора (1661 г.), отличившийся в крупных сражениях русско–турецких войн и дослужившийся до полного генеральского звания. 55–летний генерал имел связи при дворе и положительно выделялся среди иноземцев русской службы, к которым уже в это время тянулся Петр, хотя так и не попал в круг наперсников молодого государя.
По мнению Гордона, четыре месяца после кончины Иоакима ознаменовались острыми спорами о его преемнике, разделившими на две партии двор и сам освященный собор. В последнем разделение произошло между высшими иерархами и «низшими» членами собора: архимандритами и игуменами. Архиереи выдвигали кандидатуру митрополита Псковского и Изборского Маркелла, руководители престижных монастырей, подобные Игнатию Римскому–Корсакову, крепко стояли за Адриана. Царь Петр (а вернее будет сказать — его ближний круг) поддерживал «снисходительного к иноверцам ученого мужа Маркелла», нравом кроткого и здравомыслящего. Но мать Петра, вдовствующая царица Наталья Кирилловна, в конце концов высказалась за Адриана как воспитанника, друга и продолжателя дела своего давнего сподвижника Иоакима.
Мнение Натальи Кирилловны в годы ее правления (от свержения царевны Софьи в сентябре 1689 г. до смерти царицы в январе 1694 г.) было непререкаемым. Спор мог вестись лишь до момента, когда она обнародует свое решение. Вопрос состоял в мотивах предпочтения, оказанного Адриану. Гордон, симпатизировавший Маркеллу, утверждал, что врагам митрополита не нравилась его обширная ученость, из–за которой он склонен будет благоприятствовать иноверцам. Генерал писал, что в связи с подобными подозрениями какой–то архимандрит подал царице сочинение, обличающее Маркелла в ереси.
Гордон не утверждает, что именно это письменное обличение склонило чашу весов в пользу Адриана. Вообще в высшей степени сомнительно, чтобы архиереи выдвигали на патриарший престол человека сильно ученого, а уж о склонности кандидата «благоприятствовать иноверцам» не могло быть и речи. Различие в позициях могло простираться от непримиримости Иоакима, под угрозой церковного отлучения требовавшего искоренить в России все неправославные храмы и не предоставлять начальственных должностей, даже в армии, любому иноверцу, до рассудительности Игнатия Римского–Корсакова, просившего канцлера Голицына воспретить в Москве католическое богослужение и горячо приветствовавшего действия регулярной армии, включающей немалое число иноземных офицеров.
Между прочим, именно архимандрита Игнатия — одного из ученейших людей России и глубокого знатока латинской книжности — обвинили в доносительстве на Маркелла, который, как полагает уличитель, выступил в споре о пресуществлении Святых даров на стороне осужденного Иоакимом Сильвестра Медведева [503]. В этом случае, однако, речь идет отнюдь не об учености и тем паче не об отношении к иноверцам, а о духовной власти патриаршего престола, которую горячо отстаивал в деле о пресуществлении и корреспондент Игнатия — архиепископ Афанасий Холмогорский.
